Юные корреспонденты Департамента счастья Ассамблеи народов Евразии задали вопросы космонавту Юрию Усачеву, ветерану четырех космических полетов, в том числе двух длительных миссий на борту космической станции «Мир» и еще одной на борту Международной космической станции.
Юрий Усачев, отвечая на вопрос о счастье, сказал важные слова:
«Когда ты изолирован и понимаешь, что очень быстро можешь перейти в другое измерение, то неизбежно меняется масштаб восприятия жизни и привычных ценностей. То, что на Земле тебе кажется очень серьезным и важным, в космосе понимаешь, что это мура, которая не стоит даже вкладываемых усилий».
- Вся работа в космосе начинается с работы на Земле — и ваша работа, и работа тех специалистов, кто обеспечивает ваши полеты, они причастны к этому делу, то есть они в каком-то смысле тоже космонавты. Но для того, чтобы эти люди могли почувствовать свою сопричастность, чтобы они «заболели» космосом, что должно произойти? Как это происходит?
- Сложно сказать, все-таки сопричастность формируется постепенно, требуется время, чтобы почувствовать эту связь и ощутить себя, скажем так, соразмерным. Возможно, это связано с какими-то событиями в жизни, которые оставляют определенный след.
В моем случае, вероятно, это началось еще в детстве. У меня было много игрушек, и среди них — небольшая ракета из прочной пластмассы, полая внутри. В комплекте к ней шел обычный насос, но с перпендикулярной насадкой. Из лейки в ракету заливалось немного воды, затем с помощью резинового уплотнителя она крепилась к насосу — и можно было качать. А потом эта ракета взлетала, отбрасывая воду. Это не так, как если накачивать воздухом, это уже ближе к реактивному движению. По-видимому, такие вещи тоже могут накладывать свой отпечаток.
Уже будучи космонавтом, хотя сначала я хотел стать летчиком, я пытался понять и проанализировать, откуда оно родилось — такое желание. И вспомнил, что нас детьми отправляли в Краснодарский край, в Кущёвский район. Сейчас он печально известен, а тогда прямо в Кущёвской стояла авиационная часть, где «учили демократов летать», как тогда говорили, или африканцев — кого-то из этих ребят. Над деревней регулярно летали МиГ-21 с треугольным крылом, а может быть, еще и «сушки», я уже не помню. Эти ревущие самолеты летали парами достаточно низко. Возможно, и это повлияло, а еще обстановка, которая в стране была, появилось желание быть похожим на людей, которые в этих машинах...
Наверное, такие впечатления западают в детское сознание сначала как мечта, а потом постепенно трансформируются в более осознанные желания. Мне кажется, еще лучше, когда встречаются люди, которые могут сформировать такие стремления. Но вот мне так не повезло. Космонавты тогда точно были на периферии недоступны, они были практически небожителями.
- Каким образом силами общественных организаций можно поднять интерес к космической теме среди нашей молодежи?
- На мой взгляд, есть несколько путей. Конечно, можно и через общественные организации. Но понятно, что возможностей у таких организаций меньше, чем у того же самого ДОСААФ, который был раньше. Если это государственная задача (а подготовка пилотов должна быть государственной задачей), их надо отбирать, готовить, еще не каждый пройдет медкомиссию… Это должна быть система, и лучше, если этим будет заниматься государство.
За последние 30 лет произошло много изменений: и ДОСААФ ушел, и страна изменилась. Слава богу, что во многих областях есть энтузиасты, у которых хватает непоседливости, любопытства или желания сделать что-то очень серьезное! И они продолжают эти традиции и делают, казалось бы, вопреки. На таких энтузиастах много что держится в стране.
Самое парадоксальное, что зачастую государство, к сожалению, не слишком поддерживает этих людей. Хотя, казалось бы, у вас есть человек, который вкладывает силы и время, чтобы решать задачи, которые должны решать чиновники. Так помогите ему немного, дайте деньги, оборудование, и он будет более эффективно решать свою задачу! Но, по-хорошему, если мы говорим о серьезном подходе, это должна быть государственная система — с организацией, с финансированием, с кадрами, с оборудованием и так далее.
- Каким образом научно-техническое творчество может помочь будущим авиаконструкторам, создателям космических аппаратов?
- Я опять же могу сослаться только на собственный опыт. У нас в городе был авиамодельный кружок, я уже не помню, кто меня туда притащил примерно в первом-втором классе. Город был шахтерский — и дворец культуры «Шахтер», там был клуб с кружками и секциями для работников шахт. И я очень хорошо помню ощущения, запахи, клей, резиномоторные модели, тело самолета из какой-то легкой древесины, которое обклеивали папиросной бумагой, затем накручивали резину и запускали. А еще были те, кто делал кордовые модели с мотором, — это уже считался высший пилотаж!
Все это тоже, наверное, кирпичики, из которых может сложиться что-то серьезное. Необязательно, что из всех этих мальчишек вырастут авиастроители, но кому-то это все-таки западет в душу. Люди учатся работать руками и головой, в коллективе, старшие и младшие. Мне кажется, это был очень хороший опыт, который мы, к сожалению, растеряли. Сейчас через «Кванториум» пытаемся это вернуть.
- Раз уж упомянули «Кванториум»… Что вы думаете об этом проекте?
- Очень хорошо, что появилась такая площадка, где у ребят есть возможность не так, как мы на коленке что-то делали, а уже на новом технологическом уровне, на хорошем оборудовании сделать что-то серьезное. Я думаю, что для многих это тоже будет ступенькой к чему-то более серьезному. Конечно, здесь очень многое будет зависеть от самих ребят, которые этим занимаются. Но не меньше и от преподавателя, который может привить им желание и дальше заниматься этим и расти.
- Расскажите, пожалуйста, об опыте вашего первого полета.
- Думаю, что это как раз тот самый случай, когда эмоции… К этому тоже стоит подготовить, чтобы человек получил максимальную радость и удовольствие от полета. Но то, что почувствует, будет сильнее любых рассказов.
Опять же могу сказать только о себе. Из моего маленького шахтерского городка, который был в 170 километрах от Ростова-на-Дону, автобус шел примерно пять часов. Одна остановка, другая, и вот если ты собирался ехать утром,в шесть часов оделся, то к двенадцати часам, дай бог, доезжал до Ростова.
Тогда еще летал самолет Ан-2. Сейчас это поле осталось, почти заросшее, но аэродрома практически уже нет, самолетов тоже. Я несколько раз летал, опять же мальчишкой. Это занимало 45 минут. Я очень хорошо помню металлические кресла, которые стояли вдоль бортов, а не перпендикулярно — и очень плохо, иначе я, наверное, видел бы поле. Но вот эта болтанка, эти ямы, которые там очень хорошо чувствовались, — это остается в памяти, это и есть чувство полета. Может быть, и не надо лишних слов, а достаточно, чтобы человек просто почувствовал это. Тогда эти ощущения будут работать больше и лучше, чем любые слова.
Более подробно о счастье, космосе и полетах читайте в номере журнала «Агрегатор счастья».