English
Русский
60 лет назад Юрий Гагарин открыл новую эпоху, космическую. Это было время новых людей, которые не знают границ. С одним из них мне довелось встретиться. Дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт Георгий Михайлович Гречко.
В нашем семейном архиве есть аудиозаписи разговора с Георгием Михайловичем. Мне шесть лет. Это мое первое в жизни интервью.
Оно состоялось на Международном фестивале «Подсолнух», который сегодня стал евразийским проектом. Тот фестиваль был посвящен Году космоса. Тогда я не понимал величину человека, с которым говорю. А сейчас о той встрече мне напоминает глобус с автографом Георгия Михайловича, который хранится в моей комнате. Хочу поделиться с вами воспоминаниями о встрече с настоящим человеком, великим космонавтом.
О молниях и черных и белых дырах
- Кирилл, молния настолько мощная, что в космосе дает блики. На Земле молния как стрела извилистая, а из космоса молния вот такая круглая, как блюдце.
- У меня вопрос. Что такое черные дыры?
- Черная дыра – это такое место, если туда что-то попадает, то уже не может оттуда вернуться. Даже скорости света не хватает, чтобы оттуда выбраться. Есть такая гипотеза, что у нас есть черная дыра, а все что она поглотила, она выбрасывает в другом пространстве. Вот, может быть, ты вырастешь и определишь, есть у черной дыры белая дыра или нет.
- А как они рождаются?
- Наверное, они рождаются так. Посмотри. Луна маленькая. Земля больше Луны, Солнце больше Земли. А если масса тела будет еще больше чем у Солнца, тогда очень сильное притяжение. И тогда уже оттуда не вырвешься.
О страхе высоты
Когда прыгаешь с парашютной вышки, страшно, потому что боишься, что ты разобьешься. Мы прыгали с самолета 500 метров, уже не страшно, земля далеко. Ты прыгаешь не на землю, ты прыгаешь в воздух. Прыгали с трех тысяч метров, опять та же самая история. Земля где- то внизу, ты не боишься об землю разбиться, как когда с маленькой вышки прыгаешь.
А 350 километров - чего бояться-то? Однажды там стал у меня выходить кислород из скафандра. Ситуация достаточно опасная. Там есть инжектор, на некоторое время можно скомпенсировать этот расход и удержать, но если дырка большая, то не скомпенсируешь, тогда это смерть. Но мы довольно быстро разобрались, в чем там дело.
Мы не кричали: «Прощай, Родина!». Просто разобрались, установили давление, пошли дальше.
О панике
У меня было три полета в составе трех экипажей. У нас паники не было. А я видел один экипаж, у которого была паника. А страшно мне было. Один раз страшно. А другой раз очень страшно.
Страшно, когда был пожар. Потому что потушить довольно сомнительно, если пожар. Выпрыгнуть нельзя, поэтому было страшно. Самое важное - страшно и трудно бывает и трусу и храбрецу. Тогда вы спросите: в чем же отличие, если и трусу страшно, и храбрецу? Храбрец может подавить страх и действовать четко, так как надо. А трус он так испугается, что просто окостенеет, а если начнет действовать, так действует, что лучше бы пусть окоченел.
Страшно и храбрецу, и трусу, но храбрый человек умеет преодолевать страх.
А очень страшно мне было, когда в заданное время на спуске корабля не раскрылся парашют, потом прошли секунды, должен был раскрыться запасной, он тоже не раскрылся, третьего нет, значит, смерть. Вот умирать тогда было страшно. Вот тогда у меня появились седые волосы.
Я к чему клоню. Пока полет идет нормально, пока какие-то мелкие недочеты, страха нет. Но когда смертельная ситуация, конечно, страшно..
О вере
Первый раз я поверил в Бога во время войны, потому что мама была в блокаде Ленинграда, папа был на фронте.
Жизнь иногда висела на колоске, зависела от настроения фашистского солдата, и единственная защита была Бог. Больше не у кого было просить защиты. Все верили в Бога.
Это потом одни бросили верить, ситуация перестала быть смертельно опасной. Вот я, например, перестал верить в Бога. Стало все хорошо, перестал.
А второй раз я уже вернулся к Богу, может быть лет 10-25 назад, когда я просто проанализировал свою жизнь. Я был очень горячий, неосмотрительный, я лез всюду: и в горы, и под воду, и с парашютом прыгал, и в автогонках участвовал. Несколько раз я был на грани увечья, может быть, даже смерти, И каждый раз какая-то сила меня спасала.
Разорвался снаряд у дома. Я ближе всех стоял к этому взрыву. Меня не затронул ни один осколок. Ребята стояли дальше, их ранило. Так я пришел к выводу, что у меня есть ангел-хранитель.
Если правда, что человек получает ангела-хранителя, когда крестится, то у меня их два. У меня родители были неверующие, атеисты, и они меня, естественно, не крестили. Окрестила сначала одна бабушка тайно от родителей, потом другая. И так получилось, что вторая бабушка не знала, что меня первая окрестила. И поэтому я думаю, что у меня два ангела-хранителя. После первого крещения, после второго…
Я еще думаю, что один ангел-хранитель с моей горячностью, неосмотрительностью вряд ли справился бы. А вдвоем они хранят так хорошо, что меня уже пошел 81 год. Если бы меня спросили: «Ты доживешь до 80 лет?» - я бы сказал: «Конечно, нет. Вы что с ума сошли?» Война, учеба, труд, космос. Какие 80 лет? Но вот, видите, до сих пор, видимо, ангелы меня спасают.
О себе
Очень светлые в космос не идут, они находятся на более спокойной работе. А мы хулиганы. Георгий меня зовут.
Есть святой Георгий–Победоносец. А я грешный Георгий–Победоносец.
Но я дважды встречался с Папой Римским. При первой встрече он отпустил мне все грехи, что я сделал на Земле, и подарил бронзовую медаль. При второй встрече он снял все мои грехи, которые вперед, и подарил мне серебряную медаль. Так что я безгрешный. «То суровый, то потешный, в бой идет седой и грешный русский чудо-человек…» (Твардовский, «Василий Теркин»).
Подготовил Кирилл Чирков